Валерия. Роман о любви - Юлия Ершова

— Тебе пора, — снова раздаётся над самым ухом.

— Нет! Меня выпустили, — взмолилась Лера. — Я с тобой!

— Не-ет. Я голодна. Принеси мне хлеба, — заупрямилась мама, отталкивая дочь.

Лера нахмурила лоб, вспоминая, где лежит хлеб, и, когда устремилась вниз, мама сорвала с неё облачный покров. В углах гаража опять сгустился мрак.

Галогеновый свет нервно мерцает. Человек в папином свитере подпрыгивает и колотит ногами передние колёса чёрной машины. Какой чудак. Слышимость как в аквариуме у рыбок, а он-то орёт, как бешенный:

— Лера! Ле-е-е-ер-ра-а! — он падает на колени и, подхватывая с пола человеческое тело, укутанное в чёрный плащ, трясёт его и плачет. Тело не шевелится, но почему-то давит на Леру, заставляя её одеться в прежнюю тяжесть.

«Ничего не выйдет, я свободна». Лера грозит обездвиженной фигуре. Но та упряма. Натянула невидимые нити и тянет Леру: одна нить, самая толстая, вросла в голову и свербит в мозгах, другая, шёлковая, пробила сердце, а третья расползлась паутинкой и впилась в кончики пальцев, вгрызлась под ногти. А мужчина голосит во всю мощь. Лера узнаёт его как будто, вспоминает, заглядывая в его глаза, и голос его становится чётче.

— Господи! Прости, прости, — слышит Лера и чувствует, как оживают её ниточки в чужом теле: самая толстая в голове, шёлковая в сердце и те, что впились в пальцы. — Верни её, Господи, я стану другим. Слышишь?! Стану другим! — не унимается голос, и Лера ненавидит его грубую настойчивость. Скрежещущий тембр нарушает её покой. Нет, она не смолчит! На этот раз не смолчит.

Пальцы сжимаются в кулаки, сердце наливается гневом и вот-вот ударит в набат, мгновение — и глубокий вздох раскрывает лёгкие.

— Ах, — выдохнула Лера и разлепила веки. Она хочет крикнуть: «Не ори!» — и стукнуть кулаком, но отяжелевшее тело не слушается.

— Господи! Лера! Ты здесь. Ты рядом. Господи, спасибо, она мне нужнее. Я другой, Господи, я — другой. Ты увидишь, — с придыханием повторяет мужчина в папином свитере. Он рыдает и мнёт в объятиях тряпичную Леру. Один за другим поцелуи опаляют её кожу и закрывают губы, воруя дыхание.

А на бетонном полу, около плаща, похожего на тень колдуна, борется за жизнь разбитый мобильник, подмигивая баночкам на потолке треснувшим сенсорным экраном.

VIII

Третью весну на крышу дома тёти Иры прилетают аисты. Семейная пара белокрылых облюбовала печную трубу. А что? Высоко и тепло, настоящий сельский пентхаус, и полы с подогревом. Но птиц решили переселить. Зять тёти Иры соорудил помост и на нём укрепил гнездо, свитое в четыре руки супругой Оксаной и соседкой Валерией Николаевной из веток разной величины. Прочное гнёздышко опрыскали мелом, чтобы семейная пара, не сомневаясь, приняла жильё, ведь брызги матовой белизны выглядят точно так же, как птичий помёт.

Аисты над крышей покружились и справили-таки новоселье. Правда, творение рук человека красноклювый хозяин подправил: он натаскал сено из стога, заготовленного для Девочки, рогатой любимицы тёти Иры, и выстелил им пол своего нового дома. Не раз отец белокрылого семейства вышагивал и около Леркиного дома, приближаясь к ней метров на пять, высматривая, чего бы прихватить с огорода.

Дивными птицами Лера любовалась за чаем на веранде тёти Иры или дома у окна спальни, забираясь на широкий подоконник.

Когда же белокрылые вывели птенцов, трёх пушистых младенцев, Леркино сердечко и вовсе растаяло от умиления. Сколько же любви родилось в одном гнезде! От зари до зари родители таскали корм для малышей. При этом ни на минуту детки не оставались одни — кто-нибудь из родителей дежурил у гнезда. А как они детишек купали, поливая водой из клюва! Загляденье! Но больше всего Леру пробрало то, что папа часами стоял над птенцами, раскинув крылья шатром, если жарило солнце или лил дождь. «Они так похожи на людей… только лучше», — думала Лера, смахивая слезу, и представляла себя аистёнком, спящим под непробиваемым для стихий крылом отца.

Сегодня ночью в папином гараже её трёхлетняя мечта сбылась: Лера превратилась в белого аистёнка и сидит на пятках в родном гнезде, которое своим телом укрыл от дождя большой важный старший аист. Как все новорождённые, она слаба и беспомощна и не сделает и шага, а потому передвигается только на руках любящего человека.

До чего приятно лежать на диване с закрытыми глазами и созерцать обстановку внутренним взглядом, когда около ног, укутанных в мамин плед, теплится обогреватель, купленный в ещё детстве, а плечи, и руки, и шея согреваются поцелуями любимого. Когда в минуты, свободные от поцелуев, он слушает твоё дыхание и забывает сам дышать. Когда твои пальцы вздрагивают от покалываний на запястье его небритой щетины, а пульс и не стучит уже, а бьёт, как колокол.

Вот если бы и рёбра не ныли при каждом чуть более глубоком, чем обычно, вдохе, то Лера призналась бы себе, что счастлива и с этого мгновения ей нечего желать.

Она уснула с уверенностью, что стоит только покрепче сжать веки — и мама опять вернётся, ведь далеко она не могла уйти.

Он отключился в одно мгновение — усталость одолела наконец измотанное тело.

Итак, под одним пледом из Леркиного детства, на одном продавленном летами диване и даже на одной подушке спят два уставших человека. У каждого усталость своя, но одно дыхание, неглубокое, зависающее на выдохе, и губы чуть приоткрыты.

IX

На рассвете Валерий умылся холодным солнечным душем, и сон как рукой сняло. Тысячи дум одновременно загрузились в его светлую голову и заставили наморщить лоб. Он не переоделся даже, вскочил и начал носится между гаражом и домом, хрустя пакетиками, набитыми польской едой. Иногда останавливался при взлёте на веранду и вскрывал один из множества своих мобильников, чтобы заменить сим-карту или вставить аккумулятор под крышку корпуса.

Он так и хмурил лоб, пока не очистил багажник и не поковырялся в каждом телефоне. Только допотопный тяжёлый Nokia избежал участи новейших собратьев. Ветеран мобильной связи считался самым важным мобильником у хозяина, несмотря на то что в списке контактов была только одна запись — «Кум». Абоненты с другими именами к соединению не допускались, никогда.

Хозяин подержал в руках ветерана, подышал на мёртвый экран, поковырял ногтём мизинца царапину на корпусе и, вздохнув с горечью, запрятал телефон в самый дальний карман дорожной сумки.

В гостиной профессорского дома, как пыль, осела тишина. Но Валерий нарушил её сонный покой, хлопая дверцей холодильника и скрепя половицами.

— Родной мой, сколько время? Ты опять спешишь? — голосом аистёнка спросила Лера, с трудом отрывая голову от подушки.

Морщины на лбу Валеры тут же расправились, глаза засияли:

— Вас разбудили звуки моей волшебной арфы? Лерка, как же ты меня напугала, как напугала. Мне никогда не было так страшно. Никогда. — Он прильнул к ногам спасённой женщины и заглянул в её прищуренные, пьяные ото сна глаза. — Как это всё вышло? Не пойму. Мистика какая-то.